Тамара Грищенко: «Господь меня детьми не обидел»

В чём смысл жизни? Этим вопросом человечество задаётся с незапамятных времён. А ведь ответ прост и очевиден – в самой жизни! В её достойном продолжении. Что бы ни происходило на нашей многострадальной планете, на каждом материке, в стране, семье, ни один здравомыслящий человек не станет отрицать высшую ценность жизни, перед которой всё остальное теряет всякий смысл. Нет жизни – нет ничего…

Погибли ради жизни

Всякий раз возвращаюсь к этим мыслям после встреч с людьми почтенного возраста, которые пережили войну и не просто не утратили любви к жизни, а наоборот, ещё острее стали чувствовать даже малые радости, которыми судьба не так часто, но всё же балует их.

Тамара Николаевна Грищенко (урождённая Макошенец) – коренная жительница Борисовки. Её сознательная жизнь началась под рёв самолётных двигателей, разрывающих воздух взрывов и надрывный плач женщин, детей, стариков…

«Мы жили на улице Первомайской. Там я родилась и прожила до самого замужества. У бабушки было восемь сыновей. Трое умерли во младенчестве, ещё двое – более взрослыми, – так начался наш с ней разговор. – Мой отец Николай Нестерович Макошенец – старший из оставшихся у бабушки сыновей – в 1936 или 37-м поступил в военное училище, в 1939 году его отпустили домой в отпуск, и в это время родилась я. Мама рассказывала, что он ни одной ночи не отходил от меня: все две недели, что был дома, находился около меня. Проводили его в часть на службу в августе, а в сентябре началась Финская кампания. Их, необстрелянных молодых офицеров, сразу отправили на фронт, и 14 декабря, мне едва исполнилось четыре месяца, он погиб. Осталась я полусиротой. Жили мы с мамой и бабушкой. Старший брат отца дядя Стёпа служил в Чарджоу в Узбекистане. Ещё был у бабушки сын Гриша. К началу войны в 1941-м ему исполнилось 17 лет. Когда папы не стало, бабушка не пускала его на войну, но он сказал: «Мам, я должен отомстить за погибшего брата» и ушёл. Я его совсем не помню, мне не было и двух лет. Это всё со слов мамы. Бабушка и мама рассказывали, как он меня любил. Ходил с хлопцами на улицу и меня с собой брал. Погиб он в 1943 году. Так у бабушки остался один дядя Стёпа».

Дети без детства

«Помню, детка, как война начиналась у нас в посёлке, – говорит Тамара Николаевна. – Однажды мама копала огород, бабушка выбрала золу из печки и несла её в садок, а я – за ней хвостиком, держась за юбку. И вдруг крик: «Мама! Тикайте!» Я и сейчас вижу эти самолёты: большие чёрные и много, как стая птиц, со стороны заповедника… Рёв моторов, взрывы… И дальше ничего не помню. Мама меня схватила – и к соседу в погреб. У них погреб был походной со ступеньками, а у нас – ямой. Потом сосед заходит и каже: «А я уже готовый…» Ему осколком отбило два пальца на руке. Помню, как мы прятались от немцев, помню, как немцы выгнали нас из дома (у бабушки такие красивые были фикусы – одно из моих детских воспоминаний) и мы жили в подвале через дом от нашего. Тот дом ещё стоит на Первомайской. А потом перешли в Троицкий храм, что стоял, где теперь автостанция. Его развалили в 1963-м или 64-м. Он такой просторный был. Там в подвале было много досок. На тех досках люди и спали, и жили. Как мы выживали, не знаю. Потом мы, видно, вернулись в свой дом. Бабушка во время налётов ногами ложилась под кровать, а голову оставляла незащищённой: боялась, что станет калекой – лучше, чтоб сразу убило. Она была набожной и помогала в Троицком храме: и просфоры пекла, и убирала, и за свечами следила. В какое-то время там службы не проводили, а служили в Михайловском храме, она ходила туда. Как-то она пришла со службы, а у нас одна комната от улицы была закрыта, и мы жили в двух других маленьких со стороны огорода, и вдруг громкий стук в окно. Бабушка нам с мамой: «Ой, це – нимцы!» Она открыла дверь, а мама меня взяла на руки. И как сейчас вижу: на пороге огромный чёрный силуэт с поднятой рукой, а в руке граната и крик: «Партизаны! Партизаны!» Мама говорила, что на улице был предатель, и он сдавал немцам тех, кто был связан с партизанами, и самих партизан. Оказалось, к нам тогда пришли, потому что папа и дяди были красноармейцами… Но тот человек увидел, что, кроме нас, никого нет, и не стал бросать гранату. А я сижу и думаю: «Сейчас вин полизе на чердак и забере мое платьичко с цветочками…» Ну дитё была ещё…».

Тамара Николаевна рассказала, что она с друзьями часто играли вокруг Троицкого храма. Детворой после дождя строили на дороге домики из песка: машин тогда не было, а ездили только на лошадях с телегами.

«Помню, как вступили наши войска, – перешла она к более приятным воспоминаниям. – Солдаты шли по нашей улице от церкви в сторону центра, а бабушка набрала полный фартук сухариков и огурцов и раздавала им. Они шли и шли, и из дальних рядов кто-то крикнул: «Мамаша, оставьте, оставьте и нам!» А я везде с ней была. А как мне хотелось, чтоб у меня был папа! Уже начали возвращаться фронтовики домой, и я всё ждала. У меня была подружка, и мы зашли к ней, а у них за столом сидел який-то военный, так я сразу с порога – прыг до його на рукы: так мне хотелось, чтобы у меня был папа…. Он меня погладил, помню, по голове, а я сидю и думаю: «Ой, а чё я до його прыгнула?!» Дошло, что это чужий дядько. Вот это запомнилось. Как-то так сложилось, что от нас в сторону храма почти у всех детей отцы вернулись с войны, а к центру все были полусиротами, как я. Женщинам-вдовам дали квартиры, у кого из них было по двое, по четверо, а у кого и пятеро детей. С ними я больше и дружила. Радость была – День Победы. Як вспомню, как бабушка кричала: «Где ж вы, мои деточки?!» Дядя Гриша год прибавил себе и ушёл воевать, погиб на Смоленщине в 43-м году, а дядя Стёпа был командиром танка 56-й Гвардейской танковой бригады, убит в бою 21 февраля 45-го года. Это информация из архивов (старшая внучка нашла). А внук сестры нашёл, что Степан награждён Орденом Красной Звезды, но мы об этом ничего больше не знаем. А о папе вообще ничего не знаем».

Трудом и любовью

«Мама была швеёй. Дедушка отдал её в ученицы к швее, которая жила неподалёку, и она научилась. У неё была машинка – знаменитый «Зингер». Не знаю, кто и где её купил, но мама шила всё. Это нас спасло и в войну, и после. Особенно в послевоенное время мамин труд был в почёте, – воспоминания Тамары Николаевны о мирной жизни омрачены голодом и отсутствием даже самого необходимого. – В школу я пошла в 47-м. Мама работала в типографии и из обрезочков бумаги мне сшивала или склеивала и разлинеивала небольшие тетрадочки. Писали мы чернилами перьями. Школа наша была там, где сейчас ясельные группы детского сада «Теремок». Там я окончила первый класс. Учились на первом этаже, были у нас длинные столы и лавки. Дети были разного возраста. Первая моя учительница – Анна Ивановна Ругаль».

Тамара Николаевна рассказала о таком случае, что мы не смогли сдержать слёз. Один из мальчиков жил на Красноармейской улице и зимой ходил в школу не по мосту, а через «остров» – так они называли выступ берега. Мороз был сильный, может, в феврале, и он опоздал, прибежал, когда занятия уже начались, распахнул дверь и сразу с порога: «Анна Ивановна, хлеб давали?»

«Мы все засмеялись, что он ни здрасте, ни извините, а за хлеб…, – с горечью говорит Тамара Николаевна. – А Анна Ивановна встала, подошла к нему, погладила по голове и сказала: «Садись, Витя, хлеб ещё не давали». А сама заплакала. Но мы ведь детвора – не сразу поняли, почему она плачет. Вот так было. По кусочку хлеба нам на завтрак выдавали, наверное, по 100 граммов, и это было важнее всего, потому что кругом – голод. Не знаю, платили родители за это деньги или нет. Не поверите: я цей хлеб несла до дому тоже на троих: маме, бабушке и себе. Было время и опять вернулось, как слышу, что люди страдают, не могу... Во втором классе я уже училась в здании, где сейчас музей, и учитель был другой. Анна Ивановна снова появилась у нас в пятом классе и преподавала русский язык и литературу. Как она нам читала сказку «Морозко»! О, это было чудо! Мы заслушивались, ведь не было ни радио, ни телевизоров, даже книжек никаких не было… В 1947 году мама вышла замуж, и бабушка приказала мне называть отчима папой. Я, конечно, послушалась. Он меня, правда, не обижал, а бабушку – маму моего родного папы – называл мамой. Работал он в депо в Харькове. Приезжал домой два раза в неделю. Жили мы с бабушкой в разный половинах дома: он уцелел во время бомбёжек, разобрали его только в прошлом году. И когда родились брат и сестра, я за ними присматривала. А вообще с самого детства была приучена к труду: рвала руками для козы траву, в мешке носила, сушила и даже на всю зиму запасала ей сена, носила воду из колонки. А ещё мы с подругами часто ходили в лес за дровами. А ведь тогда нельзя было просто так собирать даже хворост. Но нам как-то удавалось не попасться. А ещё отчим делал табуреточки и красил их охрой, а я продавала на базаре. Мама называла мне цену, а я немного прибавляла и если удавалось продать подороже, то разницу оставляла себе и не на конфеты или безделушки тратила, а покупала ёлочные игрушки, это была моя «болезнь». А бабушка давала мне с пенсии по несколько рублей, и я платила за фотографии, если фотографировалась. Очень уж мне это нравилось. А ещё отчим делал и другую мебель и для себя, и на заказ. У меня до сих пор стоит шкаф и комод. Им уже лет 70».

После седьмого класса моя собеседница хотела поехать в Харьков учиться на ткачиху. Но знакомая уговорила её маму оставить дочь в школе, может, потому что им платили пенсию за погибшего отца: половину им с мамой, половину – бабушке. А когда Тамаре стало 18 лет, пенсию полностью получала бабушка. К тому же до седьмого класса дети учились бесплатно, а до десятого надо было платить. Но она как дочь погибшего фронтовика училась бесплатно.

Замечательный коллектив

После десятого класса Тамару приняли в типографию. Училась у других работников.

«Меня принял директор типографии Павел Алексеевич Крячко, – уточнила она. – Какой он был хороший человек! Голоса не повышал никогда и ни на кого. Три месяца я числилась ученицей».

Показывая фотографии того периода, Тамара Николаевна всех называла по именам и рассказала, что коллектив у них был просто замечательный, таких людей она больше нигде не встречала. Все праздники и дни рождения отмечали вместе, а семейные приходили с мужьями и жёнами. Приносили кто что мог из дома, накрывали стол – и праздник готов.

«Павел Алексеевич всегда был с нами. Всегда! – подчеркнула Тамара Николаевна. – И редакция, и типография располагались в угловом здании на улицах Луначарского и Советской. Когда там работала моя мама, вход был со двора. А потом нас перевели, где сейчас служба приставов. А на втором этаже была редакция. В типографии в печатном цехе стояло три большие машины и четвёртая, поменьше, – «американка», а выше на три ступеньки был переплётный цех, в углу здания на первом этаже в большой комнате располагался наборный цех. Все наборные кассы стояли у окон, чтобы было максимальное освещение. Директор сам ездил за заказами и бумагой. Брал машину в автохозяйстве – и в Харьков за бумагой. Возвращался с огромным количеством заказов и полной машиной бумаги. Мы сами рулоны распиливали во дворе. Небольшие листы порциями разрезали на папшире. Форматы ведь использовали разные, соответственно, и бумага была разная в зависимости от заказа. Исключительно качественная бумага поступала из войсковой части. Они сами нам её привозили и делали заказы для своих нужд. Но мы ни разу не видели, кто приезжал. На бланках для них были указаны только номера заказов и тираж, а где отпечатано – секретная информация».

Тамара Николаевна рассказала, что в редакции был редактором Дмитрий Яковлевич Батуев, а его заместителем – Иван Андреевич Твердохлеб – с территории нынешнего Грайворонского округа, его тогда объединили с Борисовским. Они на мотоцикле ездили из Грайворона каждый день на работу. Из корреспондентов помнит Николенко Василия Ивановича, Беседина Георгия Никифоровича, Гончаря Ивана Павловича, Бугрову Зою Михайловну (ею Тамара Николаевна особенно восхищается до сих пор), бухгалтером была Лидия Николаевна Копелец. А в типографии наборщиками работали Григорий Никитич Журавлёв, Александра Андреевна Шмигельская, Полина Дмитриевна Клочко, Нина Ивановна Яковлева. Она была верстальщицей газеты и передовиком в наборном цехе. Вообще, часто всех награждали и премировали почти к каждому празднику, к 8 Марта – подарки. Переплётчицей была Евдокия Николаевна Фалько, а печатниками – Поваляев Гавриил Тихонович (ездил он в Борисовку из какого-то грайворонского села на велосипеде), Дмитрий Васильевич Несмиян, Константин Колесник (его отчества она не помнит). Александра Степановна Голубенко была наставницей Тамары Николаевны. Вспомнила она и тётю Галю Синянскую – уборщицу, и конюха Фёдора.

«Однажды Павел Алексеевич пришёл с какого-то совещания и рассказал, что нас похвалили. Сказали: «Мал золотник, да дорог». Видно, хорошую прибыль мы давали в районный бюджет», – заключила Тамара Николаевна.

Кроме того, она припомнила об одном интереснейшем историческом факте.

«Как-то встал вопрос о переименовании газеты, – сообщила Тамара Николаевна. – Называлась она до того «Борисовская коммуна». Первое время печаталась всего на двух страницах, а потом, когда появились печатные машины, перешли на четыре. На партсобрании объявили распоряжение из Белгорода о переименовании. Поступило два предложения: «Победа» или «Призыв», чтобы работники редакции и типографии выбрали один из них. Всем больше понравился «Призыв». На том и решили».

Проработала она в типографии 12 лет. И так любила свою работу, что плакала, когда пришлось уволиться.

Сквозь года и невзгоды

«Выйдя замуж, из-за ночных смен была вынуждена уйти из типографии, – сказала она. – Свадьбу с Виктором Ефимовичем Грищенко мы сыграли 5 ноября 1960 года, так что в этом году отметили бы 64 года семейной жизни. Но, к сожалению, супруга не стало в 2020 году. Вместе мы прожили 60 лет и два месяца! Я невеста была: и платье было, и фата! Но фотографии не осталось – некому было сфотографировать. Жили с мужем в его родовом «имении». Он всё тут перестраивал, достраивал, ремонтировал. Хибарочку поддерживал, кухню, сараи построил, двор зацементировал. К дому нашему уже сын с невесткой достроили комнатку. Ещё до женитьбы муж мой работал в стройконторе, что стояла напротив нынешнего агромеханического техникума, потом был столяром в ремонтно-строительном управлении на нашей улице, так что сам всё умел. Всякое было, но мы терпели и друг друга поддерживали, вырастили двоих детей: Сергея и Елену. Трудно было, так трудно было! После рождения ребёнка женщинам давали по два месяца. Мы старались не брать отпуск перед родами, чтобы этот месяц потом побыть дома. А потом – кто как. Наших детей смотрели мама и свекровь, а подросли – пошли в детский сад. Сестра моя работала в детском саду. И, бывало, отдам Лену маме, они её и в садик водили, и у себя на неделю оставляли. Помогали – спасибо им».

После типографии она два года поработала в ресторане «Ворскла», а после – больше 25 лет трудилась в детском доме-интернате на улице 8 Марта, которым тогда руководил Григорий Николаевич Дорошенко. В шесть утра – уже на работе.

«Я была рабочей по кухне. 240 человек деток было. Готовили завтрак, обед, полдник, ужин. Смены – через день. А на выходные выпадало и по два, и по три дня. Оттуда и на пенсию ушла в 1998 году. Мой общий стаж – больше 40 лет», – сказала она.

Любовь к фотографии Тамара Николаевна пронесла через всю жизнь. Сейчас у неё двое детей, четверо внуков и семь правнуков. На стенах её уютной комнаты снимки разных времён, с них смотрят родные и любимые люди. А вся обстановка красноречиво говорит о своей хозяйке – аккуратистке и рукодельнице. Помогает ей поддерживать порядок жена сына Наталья.

«Господь меня детьми не обидел, ни зятем, ни невесточкой – все хорошие. А внуки и правнуки для меня вообще всё! Дай им Бог здоровьичка», – с особой нежностью в голосе и взгляде произнесла героиня этой публикации.

На прощание она сделала мне настоящий подарок, сказав, что для неё наша газета «Призыв», как сестра.

«Я без газеты не могу, – призналась она. – Мы же вначале печатали её вручную, каждую буковку набирали. И наборщики, и печатники работали, и переплётчица…».

Я от души поблагодарила нашу подписчицу за её многолетнюю верность и пожелала долгой жизни в здравии и окружении родных людей.