Валентина Ивановна Рождественская не забыла запах и вкус знаменитого крюковского хлеба

Постоянно в движении

Родом Валентина Ивановна из Чуланово. В Крюковскую школу ходила пешком. И это считалось близко, ведь были ученики из Неведомки, что за Зыбино.

«Приходим в школу, а там ещё и зарядку проводили. Во вторник обязательно была политинформация, опаздывать, а тем более пропустить ни при каких обстоятельствах было нельзя. Так что дисциплина и физическая активность обеспечивались с раннего детства. Никто не засиживался, – рассказала она. – После школы два года я поработала на стройке в Харькове. На выходные приезжала домой, в клубе встретила Толика – своего будущего мужа. Он – крюковский».

В 1961 году они поженились. В 1965 году восемь человек, в числе них и Валентину Ивановну, приняли на работу в открывшуюся пекарню. В 1966 году они с супругом купили ветхую хатёнку в центре Крюково и постепенно построили всё новое – своё.

«Два года до рождения первого сына мы жили на Садовой улице. Раньше называлась она Клюевым хутором. Это – дальняя часть села, и нам хотелось ближе к школе, магазину, медпункту, сельсовету. Пока строились, пешком с Садовой ходила и в ночную, и с ночной смен. Освещения на дороге не было, да и она была грунтовая. А другие работницы и вовсе ходили из Чуланово в любую погоду, ночью и днём, зимой и летом. Я первое время после переезда, бывало, гляну – свет в окнах пекарни горит – глазам не могу поверить, что работа теперь под боком», – вспоминала Валентина Ивановна.

Пекарня строилась несколько лет, но в 1965 году таки достроили. Работников учили пекари-мужчины из Борисовки.

«Приезжали, подсказывали, как печь булки, бублики, баранки. Инженером по технике безопасности был Андрей Иванович Николенко. По санитарным требованиям нам строго запрещалось ходить на работу с серьгами, кольцами, булавок на одежде не должно было быть никаких. Волосы всегда тщательно убирали под косынки. Семья Надежды Фёдоровны Коневой жила в Крюково, а работала она на санэпидстанции в Борисовке. Бывало, идёт с автобуса и видит, как кто-то из нас в рабочем халате на улицу вышел, всегда за это ругала: для цеха – одна одежда, а для улицы должна быть другая. Всё было очень строго, – рассказала бывшая работница пекарни».

Что касается оборудования, то из механического на производстве был только тестомес, остальное делали вручную: взвешивали продукты на обычных тарелочных весах с гирями, по рецептуре засыпали всё вёдрами в чаны для теста объёмом до 200 литров.

Незабываемый вкус

«Первое время хлеб был особенно вкусным, ведь делалось всё совсем по-другому, – продолжила рассказывать Валентина Ивановна. – Тогда мы сами готовили жидкие дрожжи. Ржаную муку заливали крутым кипятком, оставляли на сутки. Получалась кисло-сладкая масса. Потом разводили её водой – это и были жидкие дрожжи. Лили их на каждый чан по три ведра. Формовали всё вручную. Одно время посреди цеха поставили тестоделитель, но он как-то не пошёл. Первые годы был у нас чёрный хлеб второго сорта, белый – первого и высшего сортов. Позже был ещё белый, как булка, сладкий: на 100 килограммов муки клали 20 килограммов сахара. Его нужно было долго вымешивать, до тех пор, пока тесто переставало прилипать к стенкам тестомеса, чтобы он стал чистым. Получалось тягучее тесто, а буханочки из него как-будто горбатенькие – с поднятым больше обычного верхом. Кто слабо разводил, бывало, и с ровным верхом выпекался. Люльки с формами в печи ходили постоянно, и нужно было смачивать верх водой для придания блеска горбушкам. Сайки пекли – булочки по 200 граммов. В каждую форму клали по три штучки. Батоны тоже пекли. Но больше из сладкого пекли бублики с маком – на них спрос был высокий. Стоили они всего пять копеек. Вообще, вся наша продукция была дешёвой настолько, что поросят хлебом кормили. Это к 90-м в магазине стали отпускать в руки по две буханки чёрного хлеба и одну белого. Да и хлеб к тому времени пекли уже на прессованных дрожжах. Вкус тут же изменился. Люди это сразу заметили: внешний вид хлеба прежний, а на вкус – не то».

В период расцвета на пекарне работали  четыре бригады по три человека в три смены по восемь часов. Первая начиналась в пять утра и длилась до часа дня, вторая – с часа до девяти вечера, ночная – с девяти вечера до пяти утра. Трудились по графику: два дня в утреннюю смену, два – в дневную, два – в ночную и два – дома. Сначала выпекали килограммовый хлеб, потом – по 800 граммов.

«По заданию на смену делали три оборота хлеба и один – сайки или бублики или баранки. С оборота, если по 800 граммов, выходило по 500 буханок или чуть больше. По первому времени, я вот помню, что из Берёзовки даже приезжали за нашим хлебом. Развозили его по всему району и на автомобилях-будках, и на тракторах. В некоторых сёлах, например, в Чуланово и в Октябрьской Готне, в будки запрягали лошадей. Позже на тракторах стали приезжать из Зыбино. Спрос был очень большой», – подчеркнула моя собеседница.

Первым руководителем пекарни был Виктор Иванович Ноздрачёв, а потом – Камелия Петровна Чуланова.

Сохранить не удалось

Пришло время, и к известной на весь район пекарне стали присматриваться «новые» хозяева, желающие получить её в личную собственность, чтобы организовать здесь всё на свой вкус. За короткое время один за одним менялись хозяева, менялись и работники, но в итоге никто не смог даже сохранить производство, не говоря о его развитии. Валентина Ивановна не припомнила точно, в каком году оно окончательно свернулось, но произошло это уже после двухтысячного.

«Оборудование надо было обновлять. Но в тот период по всей стране было настолько сложно, что людям зарплаты не платили по полгода или выдавали продуктами. Например, мы получали сахар, который надо было ещё продать, чтобы живые деньги получить. Так что речи о развитии пекарни не было. Хлеб – дешёвый товар, и этому производству нужна государственная поддержка. С таким объёмом выпуска, какой был у нас, невозможно выжить самостоятельно, особенно в таких условиях, которые сложились после распада Советского Союза, – делится горестными воспоминаниями Валентина Ивановна и тут же возвращается к приятным моментам».

Был период, когда они пекли и баранки. А это совсем иная технология.

«Формователь бьёт, а ты успевай раскладывать на фанерные листы. А потом засыпали их в специальный эмалированный чан со сладким кипятком. Они там обваривались, после чего их выгружали на металлические листы, которые помещали в печь. А бубликов, которые люди чаще называли калачами, на 100 килограммов продукции надо было накатать 1270 штук. Один человек взвешивал на тарелочных весах каждый кусочек теста, чтобы они были одинаковыми, другие – формировали и посыпали маком, – уточнила Валентина Ивановна. – Последние годы пекли паски (так на местном диалекте называют пасхальные куличи – прим. ред.). Это тоже трудное дело. Их и месить надо с особой тщательностью, и выпекать при определённой температуре и времени в зависимости от размера формы. Сначала посыпали их сахарной пудрой, а позже стали  смазывать верх белками, взбитыми с сахаром».

Своя чаша

На мой вопрос, пекла ли мама хлеб в её детстве, Валентина Ивановна с горькой улыбкой ответила:

«Я своим ребятам рассказывала – они даже представления не имели. Мама моя толкла рожь, мы её тогда называли житом. На день ставила в печь, чтобы она хорошо высохла и легче было её толочь. Была ручная мельница. Вечером она её перемалывала. Мука получалась такая, что сейчас поросятам не дают. С прежней выпечки оставляли немного теста, его разводили тёплой водой и добавляли эту закваску в новую порцию теста. Раньше и кашу варили пшённую так: ставили просо в печку, а к вечеру нам было задание растолочь его в ступе, чтобы отделить шелуху от зёрнышек. Дело это небыстрое. Потолчёшь, просеешь, смотришь: проса ещё много, толчёшь снова, и так, пока все зёрнышки не очистишь. Это было нашей задачей: к вечеру подготовить муку на хлеб и пшено на кашу».

Конечно, жилось Валентине Ивановне легче, чем её маме, но из горькой чаши крестьянской жизни свою долю испила сполна и она.

«В 1979 году перестали принимать лук первого или второго сорта, не помню уже. Приходилось самим продавать его. Нагрузишь, бывало, клунки (на местном диалекте мешки или сетки – прим. ред.) ведра по четыре. И надо найти, кто поможет отвезти на станцию. Ночью приедем к поезду и на ступеньки там тягаем-тягаем без рук без ног. Какое будет здоровье?! – задаётся она сейчас вполне резонным вопросом, глядя на свои натруженные руки с искривлёнными суставами. – А в Харькове ещё продать нужно. Ночевали там же, на Балашовке. Потом перестали лук садить – на картошку перешли. За ней уже к нам харьковчане и белгородцы сами приезжали. Радости было, если удавалось всё продать! До 90-х так и жили, а потом перестали к нам ездить – время уже не то стало, да и болезни разные у картошки появились, а средств защиты от них ещё не было».

На работе она всё время проводила на ногах. Ходили работницы в цеху в лёгких тапочках по холодному железобетонном полу, ноги постоянно мёрзли. Поэтому многие страдали ревматизмом и другими профессиональными заболеваниями.

«Все мучились, подошвы после смены огнём горели. А ещё часто били большие пальцы ног: то чаном с тестом наедешь, то тачкой с формами. Они тяжёлые, малоподвижные. Так что трудно приходилось, но я любила свою работу. Надо было поднимать двух детей, а одно время заработок у нас был 36 рублей. Люди стали уходить. Я знала, что большей зарплаты мне нигде не дали бы. Муж был сердечник, два года на тракторе поработал, потом у него признали порок сердца и его перевели учётчиком, помощником бригадира, бригадиром был. Зарплата у него 80 рублей. И мы рады были без памяти. На две наши получки можно было купить тысячу кирпичей! Лук и картошку сдавали, тоже копеечка к копеечке собирали на стройку. Я всегда переживала, как что получится – и за хлеб, и за паски. Чтобы всё было правильно, а в конечном итоге – красиво и вкусно. На всё это нужно было и время, и терпение, и настроение. Возможно, настрой в таком деле – самое главное. Поэтому всегда старалась всё делать как можно лучше, чтобы нашу смену не в чем было упрекнуть. Меня после выхода из декрета в 1970 году поставили мастером, так и работала до 1996 года. Могла бы и дольше, если бы не надо было проводить газ. Прожили мы с мужем 17 с половиной лет, а в 38 лет я овдовела. Мне некому было помочь, надо было всем заниматься самой. Как только началась газификация на нашей улице, пришлось уйти на пенсию», – рассказала Валентина Ивановна.

Простое счастье

Трудились супруги Рождественские не покладая рук, и им удалось купить автомобиль: накопили нужную сумму, дождались своей очереди и приобрели «Жигули» третей модели. Чтобы осуществить эту мечту, потребовались годы упорного труда, но и радость от этого была настоящей.

Даже оставшись без мужа, Валентина Ивановна держала кур, поросят, две коровы, телят и огорода 30 соток. Плюс ей каждый день надо было приготовить еду, а ещё найти время для стирки и уборки. Когда не стало отца, сыновьям Виктору и Юрию было 16 и 13 лет. Они и до этого, а особенно после, всегда и во всём помогали маме. Ещё в школе оба получили права трактористов и после выпускных экзаменов, как говорится со школьной скамьи, пошли работать на ферму: один трактористом, другой слесарем, потом перешёл на гусеничный трактор. Работали без выходных, как это бывало в колхозах и совхозах. Трудились до самого развала местного хозяйства. Отслужив в армии, оба вернулись в родное село и остались здесь: создали свои семьи, уже по 17 лет работают на свинокомплексе, растят детей, выстроили отличные отношения с жёнами и детьми, исправно ведут личные хозяйства.

«Спасибо, что сыновья живут рядом – всегда и во всём помогают, – с особенной теплотой в голосе произнесла Валентина Ивановна. – Спасибо невесткам. По этому времени я даже боюсь сглазить: у нас с ними прекрасные отношения. Они – молодцы!».

Так что все её труды вознаграждены заботой и вниманием родных людей. Для этой простой сельской труженицы чувствовать опору, поддержку и любовь своих детей и внуков – самое важное достижение и лучшая награда в жизни.